— Ты сегодня какая-то особенная, радость моя, — произнёс не без гордости за своё чадо Одэн. Грузный, но не обезображенный полнотой человек, не молодой, но и не собирающийся признавать свои годы, вошёл в широкую светлую залу и погрузился в мягкое кресло. В нежном лоске удлинённого домашнего костюма угадывалось величие и достаток, свойственные лишь избранным обитателям города Форсада.
Короткая рубашка едва доходила до бёдер, Ида совсем не ожидала, что кто-то появится в доме задолго до ужина. Быстро спустившись с лестницы, она застенчиво улыбнулась отцу и накинула пояс вертке1.
— Отец, ты сегодня рано, я хотела лишь…
— Ты снова убираешь пыль со своих безделушек. Сколько можно, моя дорогая и единственная Ида, пренебрегать услугами работников, которые получают за это еду и воду?
— Но, отец, мне это доставляет удовольствие, к тому же, я не хочу доверять эти сокровища кому попало. Они обязательно это испортят, разобьют и украдут.
— Вот как? Всё и сразу? Ну и кому же понадобились твои бесценные рулоны, исписанные вдоль и поперёк, в последнее время? Милая Ида, они нужны только тебе, как и твои камешки и стекляшки.
— Отец, но это очень хорошая коллекция, ты сам говорил это мисро Хоротту, а он кивал тебе в ответ.
— Да, но я хотел бы видеть в тебе более, чем красавицу, сметающую пыль с камней.
Ида присела возле кресла отца и посмотрела на него глазами, наполненными бездонной синевой. Она чувствовала его любовь, кроме неё у этого человека никого не было, а ему так не хватало сейчас этого взгляда. Мать Иды умерла сразу после того, как малышка появилась на свет. Бесконечное горе отца не вылилось на младенца, наоборот, Одэн принял то, что оставила после себя Сим. Он взрастил девочку и видел в каждой черте её гордого лица только Сим.
— Как же ты похожа на неё, — шептал Одэн, сдерживая слёзы. Тогда Ида брала его большую ладонь и сжимала в своих, а любящий отец долго гладил по чёрным длинным волосам свободной ладонью, не в силах насмотреться на дочь.
— У нас сегодня гость, и ты его прекрасно знаешь. Прости, что не предупредил тебя, но мне и самому пришлось столкнуться с этой неожиданностью.
— Мисро Хоротт? Можно было догадаться. Скоро я буду видеть его даже чаще, чем тебя, отец.
Ида вскочила с места и направилась к лестнице с явным намерением продолжать прерванное занятие.
— Но он восхищается тобой, твоей коллекцией, а особенно игрой на сауфоре2. Поверь мне, я и сам с нетерпением жду, когда услышу это величественное звучание.
— Отец, он восхищается мной и моей сауфорой? В это можно поверить, если бы он не смотрел сквозь меня. Я почти уверена в том, что его слух в это время тоже занят чем-то другим. Он стар, его постоянно бегающие и ищущие что-то глаза двигаются быстрее, чем он сам.
— Но Ида, он не самый последний человек в этом городе, вы могли бы составить неплохую партию, моё место в совете даёт мне много привилегий, но оно шатко. Эти беспорядки, убийства на улицах, кардиеры, подчиняющиеся тем, кто больше заплатит…
— Поэтому я должна терпеть его, именно его? Птичьи фермы и переплавка ирониада – это просто не укладывается в голове. Как он может держать два дела, которые так далеки друг от друга?
— Ида, он очень хорошо относится ко мне и к тебе. Поверь мне, он совершенно искренен в своём желании стать нашим…э…
— Отец, всё его желание сводится к тому, чтобы завладеть кристаллом. Все его подарки, восхищение коллекцией, которую он же мне и натаскал, они начались не с того момента, когда он увидел во мне уже не ребёнка. Это просто отвратительно.
— Но он никогда не упоминал об этом кристалле, ни разу, поверь мне. Это твои фантазии. Глупая стекляшка, она валялась здесь, в этом самом месте, когда тут не было ничего, совсем ничего. Песок под тёмным каменным сводом.
— Ты не можешь так говорить теперь, даже если это простая стекляшка. Старые легенды о пещерах под Форсадом, ты мне сам рассказывал их перед сном, когда я была совсем маленькая.
— Но это только выдумка, чтобы дети крепче спали. Кто может знать, что тогда было? Это могло быть, но в какой-то другой, не этой жизни. Реальность такова, какой ты видишь её сейчас.
— Этот кристалл, он мне напоминает о маме. Я никогда её не видела, но, когда я смотрю в глубину этого стекла, я вижу её глаза. Она тоже смотрела в него, а потом хранила в тайнике. Она для меня его сохранила.
— Ида, ты снова всколыхнула мои забытые воспоминания. Прошу тебя, сжалься надо мной. Мне это уже не так легко даётся, как раньше, — сказал Одэн, незаметно прижав ладонь к сердцу. – Я прошу тебя лишь об одном. Не принимай поспешных выводов, веди себя спокойно, как ты умеешь это делать. Я обещаю отнестись к сказанному тобой более серьёзно. Дай мне время, милая Ида.
— Как скажешь, отец. Пусть приходит, смотрит на меня, слушает мою сауфору, он ничего не узнает о нашем разговоре. Ирониад расплавить легче, чем мою непроницаемую маску на лице.
Одэн устало улыбнулся, с усилием встал с кресла и вышел из зала. Ида снова вскарабкалась по ступенькам и села на верхней перекладине напротив самой высокой полки. Там, за грудой тёмных и бесформенных камней лежал он, такой дорогой её сердцу предмет. Стержень с ровными гранями, чуть больше ладони, был серым и мёртвым. Иногда он казался Иде лишь дешёвым куском стекла, но был ли он таковым? Когда кристалл однажды упал на каменный пол, но вместо того, чтобы разбиться на мелкие осколки, издал странные звуки, похожие на те, что исходят от сауфоры – Ида была очарована. Правда, она так и не смогла их повторить даже годы спустя. Но не только это приковало её внимание к кристаллу. Она готова была поклясться, что при падении он светился неистовым красным светом, пока не соприкоснулся с полом.
— Ты не простая стекляшка. В тебе есть тайна, и она очень дорогая.
Ида перевернула все места, где только могла быть информация о чём-то подобном, но так ничего и не нашла. Современные таблички почти не упоминали о прошлом, а старые рукописи иногда казались лишь глупыми письменами, закатанными в тёмно-розовые рулоны и готовые стать топливом для плавильных печей.
Однако кое-что ей удалось отыскать. Корзинку с несколькими рулончиками, или кальпами3, как их ещё называют, ей предложил в подарок один из коллекционеров старья. Преодолев отвращение к этим ужасным, коричнево-красным, рассыпающимся в руках кальпам, она приступила к их изучению. Чёрные, всё ещё липкие и скверно пахнущие знаки и рисунки, складывались в слова, а слова – в странные фразы, повествования.
Ида дрожала от страха, переписывая непонятные закорючки на ровные, белые пластины, сидя в полутьме, когда отец был твёрдо уверен, что его дочь спит. Многие знаки и рисунки уже были знакомы ей, а ту часть, что оказалась с годами забыта населением Марса, она придумала сама. Многие слова в письменах заменялись знаками, например, слово «руины» обозначалось двумя наклоненными палочками и точкой сверху, а слово «идти» имело самый богатый смысл во всей кальпе. Это была стрелка, показывающая направление к следующей группе знаков и символов. В них было описано событие или место, куда пришёл тот или иной образ, подразумевающийся в описании.
Уже через год Ида полностью избавилась от необходимости прикасаться к мерзким кальпам. Всё их содержимое она тщательно перенесла на парбриды4, ровными рядами выстроившимися в стенном шкафу.
Однажды Ида решила вернуть корзину с кальпами их бывшему владельцу. Это были вещи, не представлявшие для него совершенно никакой ценности. Он хотел было кинуть их в мусорный контейнер, но не стал этого делать при Иде, а просто швырнул в угол комнаты, и так забитой до отказа всякими ненужными вещами. Но, пролежав там ещё немало времени, старые письмена, созданные на растянутых плавательных пузырях древних животных грумов, давно вымерших, заинтересовали кое-кого. Тогда Ида ещё не знала человека по имени Хоротт, да и сам он был чем-то вроде могущественного богача – невидимки. Многие знали о его существовании, как о владельце плавильных заводов и ферм по выращиванию морхунов, но этими знаниями всё и ограничивалось. Люди жили, выполняли порой непосильную работу, чтобы прокормиться, но не знали даже имени того, перед чьей невидимой гнетущей властью надрывают свою спину.
Ида снова достала свой самый любимый парбрид. Сидя на лестнице, она поджала под себя ноги и натянула на колени рубашку. Ей всегда становилось зябко, когда она начинала это читать. Она знала этот парбрид наизусть, но, тем не менее, её взгляд не мог оторваться от этих завораживающих строк.
«От скалы в виде злобной пасти идти (стрелка) половину дня за солнцем. Длинная гора, за ней – пустота».
Иде не хватило фантазии, чтобы дописать самой тот фрагмент, который рассыпался в её руках, поэтому часть текста просто отсутствовала. С непреодолимой горечью Ида переводила взгляд на строки ниже, жалея об утрате.
«Великаны ищут то, что потеряли когда-то в схватке с чужаками среди бесчисленных пещер. Они называют это Причиной сознания — кристалл, который открывает путь в другой мир. Этот путь теперь утерян навсегда.»
__________________________________
- Пояс Вертке — пояс с материей, спускающейся из него почти до колен. В застёгнутом состоянии напоминает юбку.
- Сауфора — инструмент с множеством стеклянных трубок, подвешенных на спирали, дающих неповторимые звуки от прикосновения рук.
- Кальпы — свитки, старые письмена, выполненные из плавательных пузырей древних животных грумов.
- Парбриды — тонкие листы из материала, похожего на пластик. Использовались для рисования и письма.
| К Главе 4 | К Главе 6 |